всего, возникает вопрос о констатации этих внешних связей, иными словами, о соположении текстам Бабеля релевантного корпуса интертекстов. Их адреса, подсказаны самим Бабелем, который в одном рассказе полемизирует с Толстым, другой озаглавливает именем Мопассана, третий пишет по канве Достоевского, четвертый посвящает Горькому и т. д. Тем не менее, даже прямо декларированные интертекстуальные связи все еще не стали объектом серьезного изучения. Хотя определение Бабеля как «русского Мопассана» давно превратилось в штамп, однако мопассановские источники Бабеля и, главное, роль, отводимая Мопассану Бабелем в его литературном проекте, остаются неисследованными. То же можно сказать о Горьком, который связывается с Бабелем в основном в контексте литературной биографии. Что же касается Толстого и Достоевского, то хотя они и упоминаются где-то на периферии работ о Бабеле, вопрос об их месте в динамике самоопределения писателя вообще представляет собой нетронутую целину.
Бабелевские интертексты естественным образом распадаются на две группы — русские и западные. Это противопоставление, конечно, напоминает об известной оппозиции западничества и славянофильства, в значительной степени сформировавшей российское литературное сознание. Нас бабелевская работа с разноязычием его «источников» интересовала в контексте конструирования им собственной авторской позиции. В борьбе с литературными «отцами» он обратился за помощью не к русским «дядям», а к французскому «отчиму». Задача трансплантации Мопассана на русскую почву была сформулирована Бабелем в самом начале его карьеры, еще в 1916 году. Отрицание руссской традиции и обращение к чужому, иноязычному, на наш взгляд, во многом объясняется собственным бабелевским статусом «чужака».В фигуре чужака сочетаются сильные тенденции к аппроприации и к отталкиванию, которые выражаются в двух взаимосвязанных и противоположных устремлениях: не только передвинуть себя с периферии в центр, но и занять позицию «над», то есть, остаться не до конца включенным в ассимилируемый контекст. Эти тенденции могут быть описаны также в категориях власти, которая исторически стремится и подчинить себе социум, и сохранить свободу действий по отношению к нему. Для бабелевской стратегии доминации и дистанцирования не составляет исключения и Мопассан, используемый скорее как орудие борьбы, нежели как идеальный образец для подражания.
Вглядимся в ситуацию интертекстуальности у Бабеля с точки зрения ролевого статуса литератора. Интертекстуальные процедуры направляются им по преимущству на определенный набор престижных топосов, подробно разработаных в русской литературе. Прежде всего, это топос проституции, отличительной чертой интерпретации которого