в коляске Нана; б) несколько раз подчеркивается заботой проститутки о поддержании хороших отношений между Жоржем и его матерью: Нана постоянно отправляет его домой, предлагает написать ей объяснительное письмо и т. п.
В результате треугольник дополняется до правильного четырехугольника (“двое матерей и двое детей”), а в дальнейшем и пятиугольника (когда Нана начинает жить одновременно с Жоржем и его старшим братом).
Бабель в “Справке” тоже, хотя и с иным акцентом – не столько исследовательски-разоблачительным, сколько эстетски-игровым, наслаждается проецированием на своих героев всевозможных половых и семейных ролей (см. гл. 1, 7, 12). Роман Золя богат прототипами большинства этих ролевых смещений; в частности, таков рассматриваемый эпизод любовного сближения героини с Жоржем. По его ходу они предстают не только матерью и сыном, но и двумя подругами – невинными детьми, теряющими девственность, и даже помолвленными двоюродными братом и сестрой.
Начинается с того, что промокшего Жоржа переодевают женщиной:
«Зоя […] принесла хозяйке смену белья: сорочку, юбки, пеньюар […] – Ах, дусик, какой он хорошенький! Настоящая маленькая женщина! Он […] надел широкую ночную рубашку […], вышитые панталоны и […] пеньюар, отделанный кружевом. С голыми руками, с рыжеватыми, еще влажными, ниспадавшими на шею волосами, белокурый юноша был похож в этом наряде на девушку. – Он такой же стройный, как я! – сказала Нана, обнимая его за талию. – […] Точно на него сшито. кроме лифа […] Она вертела его, как куклу, давала ему шлепки […] он ощущал в нем [пеньюаре] живительное тепло, словно исходившее от Нана» (с. 384–385).
Они садятся за стол, а затем переходят в спальню.
«Оба набросились на еду […] как едят в двадцать лет, не стесняясь, по-товарищески [encamarades]. Нана называла Жоржа: “Дорогая моя” [… В спальне] Нана растрогалась; ей представилось, что она опять стала ребенком […] Какая-то стыдливость сдерживала ее […] Это переодевание, эта женская рубашка и пеньюар все еще смешили ее; она как будто играла с подругой […] И в предчувствии дивной ночи она упала, как девственница, в объятия юноши» (с. 385–386).
В последующие дни
«в объятиях Жоржа Нана снова чувствовала себя пятнадцатилетней девочкой […] В ней вдруг заговорила беспокойная девственность, полная стыдливых желаний [… Нана] чувствовала себя как пансионерка во время каникул, играющая в любовь с маленьким кузеном, за которого ей предстоит выйти замуж […] и наслаждалась стыдливыми прикосновениями и сладострастным ужасом первого падения. В этот период у нее иногда появлялись прихоти сентиментальной девушки» (с. 390–391).
Комплекс “двойничества” между проходящим половую инициацию молодым героем, принимающим женское