Потрясенная сверхъестественной игрой ди Грассо зрительница заставляет мужа вернуть герою заложенные часы, за которые тот уже расплатился, но получает назад лишь теперь – благодаря «приращению» искусства и любви («Ди Грассо»; 1937).
Та же формула «искусства как товарообмена с приращением» лежит и в основе «Гюи де Мопассана». В основной сюжет она перекочевывает из соответственно отредактированного «Признания», украшая деловые отношения переводчика с издательницей сначала бесплатными завтраками, а затем и любовными утехами.
«Справка»/«Гонорар» совмещает чуть ли не все возможные аспекты «товарообмена по-бабелевски». Тут и денежная сделка с проституткой, перерастающая в бесплатную любовь; и вымысел с игрой на понижение; и удвоение, оно же портретирование за плату (проститутки – в виде «мальчика у армян»); и магическое действие невероятного художественного акта на толстую русскую слушательницу-проститутку; и богатые «духовные» – христианские – обертоны ситуации.
В целом можно сказать, что с бабелевской операцией заимствования у Мопассана происходит то же, что и с самой заимствуемой операцией «товарообмена». В рассказах Бабеля сугубо, казалось бы, материалистическая и эквивалентная мопассановская схема обрастает некой «прибавочной духовностью». Но тем самым простой беспроцентный заем приносит неожиданную прибыль – или, если угодно, убыток, поскольку выход за пределы российской профетичности в конце концов так и не материализуется.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] О взаимоотношениях Бабеля с Горьким, в частности, по этой линии, см. в гл. 7.
[2] Одним из сравнительно ранних продуктов полу-переводческой работы Бабеля с французским источником был цикл «На поле чести» (1920) [10, т. 1, с. 80-88], являющийся «вольной обработкой некоторых сюжетов из книги капитана французской армии Г. Видаля «Персонажи и анекдоты великой войны» (Париж, 1918)» (комментарий С.Н. Поварцова в [10, т. 1, с. 442]).
[3] В дальнейшем титул «русского/советского Мопассана» неофициально закрепился за Бабелем, хотя он порой и открещивался от подобной чести.
Наблюдая за игрой знаменитого французского теннисиста Анри Коше, Бабель «сказал с восхищенным изумлением: – Мопассан! – В его устах это звучало как самая высшая похвала» (Татьяна Тэсс [24, с. 143]).
А. Нюренбергу Бабель сказал (в 1922 г.), что написать: «Бабель – советский Мопассан!» мог только «выживший из ума журналист» [24, с. 143].
«В ранние одесские годы [Бабель] говорил: – Когда-то мне нравился Мопассан. Сейчас я разлюбил его. – Но, как известно, и этот период прошел. Избавляясь от стилистических излишеств, Бабель снова полюбил Мопассана» (Славин [24, с. 8]).
[4] Соображения о характере этого квазилитературоведческого заглавия см. в гл. 1