с сочинениями своего питомца […] Я бы не поверил, что такое возможно, если бы не убедился в этом своими глазами. К тому же в происшествии этом была еще одна сторона […]”
«– Я понимаю [сказал М. Д. Левидов, тоже литератор и лошадник, когда ему передали эту историю], что самое интересное здесь именно чудо, сотворенное Бабелем. Но вам все же следовало бы знать, что он давний и пламенный ценитель и завсегдатай бегов, а автор этих рассказов, судя по вашим описаниям, да и по собственным его сочинениям, не кто иной, как наездник. Вот […] почему Бабель подарил этому человеку свое высокое покровительство» (с. 89).
Мунблит далее подчеркивает, что Бабель на бегах никогда не играл, а любил лошадей и наездников бескорыстной чудаческой любовью.
Сочетая “редакторский” мотив из “Мопассана” с мотивом “бартерного обмена” между профессионалами, дающего прибавочную духовную стоимость (в духе “Справки”, “Пана Аполека” и других рассказов; см. гл. 3 о “товарообмене”), история, сообщенная Мунблитом, проецирует весь этот бабелевский комплекс на его собственную биографию писателя и лошадника.
В связи с “редакторским” мотивом в “Мопассане” ср. Прим. 3 в гл. 2 – о Брюллове, «чуть-чуть» подправляющем работу ученика; ср. тж. воспоминания Т. Стах о Бабеле:
«как-то он пришел к нам, когда я правила после машинки свой перевод какого-то рассказа. Он взял листок, прочел его и сказал: – Сколько можно употреблять прилагательных? “Милый, ласковый, добрый, отзывчивый…” Боже мой! Одно, максимум два, но зато – разящих! Три – это уже плохо» [24, с. 156]; ср. гл. 3, Прим. 13 о проблеме “пышного” стиля).
[14] Шкура медведя тоже перекликается с “Мопассаном” – вспомним чучело медведя, служащее своего рода тотемом дома Бендерских.
[15] Не исключено, что одна из героинь купринской “Ямы” (Женька), аналогичным образом демонстрирующая свою власть над клиентами, вдохновляется примером французской куртизанки, хотя прямых отсылок к Золя там нет; см. Прилож. I, разд. 5. 2.
[16] В этом отношении “Нана” – очередное звено в цепи, идущей от Бальзака и далее к “Милому другу”.
[17] “Детство” и “сентиментальность” входят в число характерных составляющих типового образа проститутки; см. Прилож. I, 3.1; 7.1.
[18] О “Мелком бесе” см. статьи в кн. Сологуба [111], а также Венцлова [22] (неопубликованный текст доклада, любезно предоставленный автором).
[19] “Инцестуальные” мотивы романа затрагиваются Ерофеевым [45, с. 155] и более широко Венцлова [22, с. 18].
[20] Кстати, эпизод венчания сопровождается видением строящейся крепости – параноидальным вариантом свадебной “рубки избы” (что образует интересную параллель к метафорической избе в “Справке”/“Гонораре”, см. гл. 7):
«Стучали, слышалось Передонову, топоры.