при попе», говорят они. Оставляя пекаря на полчаса наедине с его любовницей, герой опять думает, «как страшно не похожа эта любовь на ту, о которой пишут в книгах» (13: 541-542, 556).
То же противоречие налицо и в рассказах о встречах повзрослевшего героя с проститутками. В «Однажды осенью» (1895)
Мрачная картина жизни проститутки действует на него «сильнее самых красноречивых и […] пессимистических книг». Его стоны вызывают у нее жалость, и он получает «первые женские поцелуи, преподнесенные […] жизнью». «Она меня утешала […] Сколько было иронии […] в этом факте! […] Ведь я […] читал разные дьявольски мудрые книги» (1: 478-479).28
По видимости здесь происходит встреча с “жизнью”, торжествующей над “книжностью”. Но риторическая логика здесь та же, что и в упоре на “горькое детство”, призванное по контрасту подтвердить правильность написанного в книгах. “Представительница жизни” точно соответствует литературному клише “проститутки с добрым сердцем”, — если не прямо позаимствована из второй части «Записок из подполья», где героиня оказывается сильнее “книжного” героя и из любви-жалости отдается ему.29
А в рассказе «Болесь» (1897)
по просьбе малограмотной проститутки Терезы, «с басовитым голосом, извозчичьими ухватками [… и] громадной мускулистой фигурой рыночной торговки» (3: 55), рассказчик-студент пишет письма к ее воображаемому возлюбленному Болесю, а затем и его ответы ей. Тереза прямо заявляет о потребности человека в выдумке и ее связи с литературой: «Нет его […, а] мне хочется, чтоб он был… Разве ж я не человек […] Я пишу к нему, ну, и выходит, как бы он есть» (59). На чистоту рассказчика Тереза не покушается, расплачиваясь с ним не сексом, а починкой белья.
Очевидна перекличка «Справки» этим рассказом по внешности героини — большой практичной женщины, а главное, по сюжету, представляющему литературный труд как ложь на потребу проститутки. 30
Проблематизация “обмана” появляется у Горького уже в притче «О чиже, который лгал, и дятле — любителе истины» (1893). Примечателен также рассказ «Читатель» (1898), совмещающий фабульные мотивы “обмана” и “плагиата” с жанровыми чертами литературно-критического эссе (типа «О том, как я учился писать») и воспоминания о встрече с читателем-двойником — комбинация, характерная для «Справки».31
Читатель требует от писателя руководства, ориентирует его на “возвышающий обман”, а не отражение “низких истин”, причем сознает вторичность такого творчества по отношению к уже написанным книгам великих мастеров.
Итак, с одной стороны, Горький настаивает на знакомстве с “жизнью” — закалке тяжелым детством и обучении в университетах дна; с другой, реальность для него беспросветна и скучна по