давнем поступке – истории с Лизой; одновременно и ориентируется на читателя, и настаивает на своем безразличии к его мнению; признается, что уже лгал по ходу записок; предстает любителем праздной мечтательности, преданности фантазиям; принимает позу «сентиментального мизантропа», желчного, страдающего от зубной боли, но безобидного человека, готового броситься в объятия друзей при первом же знаке расположения (в его случае принимающем форму «чашки чая»); винит во всем свою «дурную голову» и «книжность», а не сердце, разумеется, доброе, и вообще утверждает, что «всякое сознание болезнь»; и. наконец, пускается в рассуждения о “lhomme de la nature et de la verite”, чтобы пародийно извратить позицию Руссо.
Последняя операция состоит в том, что противоречия, действующие внутри цельной и наивно уверенной в своей доброте руссоистской личности, доводят ее до полного распада путем подмены естественного человека злобно рефлектирующим » человеком из пробирки».
Отталкиваясь от Достоевского, бабелевский герой в какой-то мере диалектически повторяет его предшественника-антагониста. Особенно притягательной для Бабеля оказывается подверженность Жан-Жака физиологическим состояниям, внезапным желаниям и искушениям (тем более сильная, что, согласно его самодиагнозу, его заторможенный разум не поспевал за приливами чувств), которая, по-видимому, была психологической реальностью характера Руссо и лишь ретроспективно воспринимается как неотъемлемая часть облагороженной абстракции «сентиментализма». У подпольного человека «подверженность эмоциям» представлена его импульсивной же благодарностью за чашку чаю[27]. Бабель разовьет эту тему как в телесном, так и в духовном плане, заодно повысив градус кощунственного наслаждения подобным складом характера. Поэтому имеет смысл перечитать «Исповедь» со «Справкой» в руках (и «Записками из подполья» в уме), начав с истории украденной ленты.
Пестрая лента. Этот знаменитый казус описывается во II книге «Исповеди» [107, с. 75–78].
Шестнадцатилетний Жан-Жак служит лакеем в богатом туринском доме, когда обнаруживается пропажа у одной из хозяек «маленькой серебристо-розовой ленты [… О]на соблазнила меня, и я украл ее, а так как я ее вовсе не прятал, то был тут же пойман» . В смущении Жан-Жак заявляет, что получил ее от Марион – хорошенькой служанки, известной своей честностью. Марион отрицает это, но Жан-Жак «с адской наглостью» стоит на своем. В слезах она говорит, что он «губит ее, но она не хотела бы быть на его месте». Хозяева склоняются к тому, что виновата она, но отказывают от места обоим.
Руссо неизвестна дальнейшая судьба Марион, но он полагает, что «отчаяние опороченной невинности» могло довести ее бог знает до чего (надо