сыном, а внуком Навуходоносора (Тальмон: 344). Валтасаром звали, кстати, и одного из трех волхвов, пришедших поклонявшиться новрожденному Иисусу.
25. О “ницшеанстве” Бабеля см. Фейлен 1974, Фрейдин 1993, а также в гл. 1, 2 и 7.
26. Таков, например, конец книги Даниила, где непонятный самому Даниилу смысл пророчеств объявляется сокрытым и запечатанным до последнего времени (12: 8-9); см. Тальмон: 350.
27. О подтверждении обоснованности “толстовского страха” в финале рассказа см. Стайн: 247; о слепоте героя к предвестиям “смертности” см. Карден: 209.
28. Ср. разговор, приводимый Горьким:
«Сегодня [… Толстой] спросил Чехова: — Вы сильно распутничали в юности? — А. П. […] сказал что-то невнятное, а Л. Н., глядя в море, признался: — Я был неутомимый… — […] употребив в конце фразы соленое мужицкое слово» (14: 261-262).
О теме “секса” у Горького и Бабеля в связи с мемуарами Горького о Толстом см. в гл. 7.
29. Впрочем, в древнееврейском, точнее, арамейском оригинале (в отличие от русского перевода) фигурирует просто «бык».
30. Аналогичное “оборонительное” имя носит и Навуходоносор: «защити мою корону [границу]». Оборона эта, однако, обречена на поражение, ибо от высшего суда спасения нет: Даниил значит «Бог [“Ил”, “Эль”] мой судья»!
31. Форестье подчеркивает также, что писатель любил животных и с сочувствием изображал их гибель, в частности, в «Мадемуазель Кокотке» (Мопассан 1974-1979, 1: 1271, 1278).
32. В словах Лютова: «Я читал и подстерегал, ликуя, таинственную кривую ленинской прямой» («Мой первый гусь»; 2: 34) явственно слышится бабелевское автометаописание.