Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » А. К. Жолковский, о Бабеле » Глава 5. Между Достоевским и Руссо, страница28

Глава 5. Между Достоевским и Руссо, страница28

«[Кюре] г-н де Понверр принял меня хорошо, поговорил о женевской ереси, об авторитете святой матери церкви и покормил меня обедом. Мне трудно было что-либо возразить на аргументацию, увенчанную подобным финалом, и я счел, что кюре, у которых можно так хорошо пообедать, как минимум стоят наших пасторов […] Я был явно ученее г-на Понверра, но […] вино из Франжи, показавшееся мне отменным, убедительно говорило в его пользу», и огорчать его казалось ненужной грубостью (с. 40).

Вслед за «вином» вскоре появляются и «женщины», причем сомнительных правил.

«Моя ошибка [faute] была похожа на кокетство тех порядочных [honnetes]  женщин, которые иногда, чтобы достичь своих целей, умеют, ничего не позволяя и не обещая [мужчине], подавать надежды на большее, нежели они могут выполнить»  (с. 40).

Несмотря на утверждение о порядочности этих женщин, из тона фразы и ее смысла (предстоящего обращения Руссо) видно, что речь идет в сущности об их продажности. Жан-Жак предстает метафорической кокеткой, почти проституткой. Подобной двусмысленностью, в том числе сексуальной, пронизана вся история обращения.

Именно с обращением связана первая встреча Руссо с г-жой де Варанс. Описав ее очаровательную наружность и манеры, он заключает:

«Ничто не ускользнуло от быстрого взгляда юного прозелита […] убежденного, что религия, проповедуемая такими миссионерами, не может не привести в рай» (с. 42; вспомним Раису и коннотации ее имени).

Это еще одна манифестация «непосредственности» Жан-Жака, но знаменательно, что на предыдущей странице г-жа де Варанс была представлена читателю как «новообращенная, которую священники заставляли делить ее пенсию […] с канальями, продающими свою веру»  (с. 41), т. е. такими же прозелитами, как Жан-Жак и она сама. А затем в Турине Жан-Жак помещается в общежитие, где наставляется в религии, за которую ему продают пропитание»  (с. 52), в обществе «четырех или пяти жутких бандитов, его товарищей по обучению»  (с. 53)[44].

Колебания между «непосредственностью» и прямой «преступностью» в осмыслении совершаемого поступка продолжаются:

«Представляя себе папизм исключительно в его связях с развлечениями и лакомством, я без труда примирился с мыслью о такой жизни [… Но] пример будущих неофитов, окружавших меня […] не позволял мне притворяться перед самим собой, будто святой подвиг, который я собирался совершить, не был по сути своей бандитским делом […] Какая бы религия ни была истинной, я-то собирался продать свою…»  (с. 55–56).

Как если бы набор из веры, секса, гурманства, преступности, продажности (в том числе всего самого святого[45]), проституции, деловитости, невинности, инициации и любви, столь напоминающий бабелевский, не был полон, обращению Жан-Жака