во второй части.
[28] Как отмечает Джонсон, у Руссо «с ранних лет сложилась привычка рассказывать то, что он называл своей «историей», с расчетом вызвать симпатию, особенно у женщин высокого происхождения» [39, с. 10].
[29] Характерный пример аморальный «непосредственности» Жан-Жака – немедленно высказанное им желание получить красивую одежду только что умершего Клода Ане, любовника г-жи де Варанс [107, с. 191].
[30] В другом месте Руссо пишет, что всегда испытывал ужас перед публичными женщинами [107, с. 11].
[31] Аналогичная «непосредственность» является одним из инвариантов «Войны и мира», проницательно выявленных Васиолеком, в частности, в его рассуждении о Платоне Каратаеве, который
«испытывает теплые чувства [affection] к другому человеку только в его присутствии [… и] живет только тем, что находится перед ним и что он может ощущать, видеть, слышать и осязать. Он столь нерассуждающ [unreflective] и столь «непосредственен» [“immediate”] в своих реакциях на жизнь, что у него почти отсутствует память» [21, 93].
Примеры легко умножить (ср., например, неспособность Наташи «помнить» Бориса, ее потребность в присутствии Андрея «здесь и сейчас» и, наконец, ее увлечение «первым попавшимся» Анатолем), – что неудивительно в свете хорошо известной близости Толстому мироощущения Руссо.
Анализ «непосредственности» и «дистанцирования» в более общем плане – как полюсов стратегии соблазнения, в частности, в связи с Руссо и противопоставлением устной речи и письма, см. в гл. 10.
[32] Ср. аналогичную структуру мгновенно импровизируемого вымысла в рассказе «В подвале» (о нем см. гл. 9).
[33] Тема нелюбви к усидчивому труду за столом и соблюдению расписания, в частности, к своевременной явке на даваемые им уроки музыки, вернется еще не раз (например, в кн. V).
[34] Кстати, самое первое бегство из дома тоже приводит Жан-Жака в Италию; ср. «комплекс Италии», объединяющий реального прототипа Казанцева, жену Бабеля и героя «Солнца Италии» (см. гл. 7).
[35] Подобное поведение хорошо знакомо русскому читателю по «Детству» Горького, речь о котором впереди (см. гл. 7).
[36] О «театрализации» Руссо собственной личности см. Гинзбург [29, 217 сл.]. Сознательная стратегия самопрезентации найдет свое продолжение у романтиков (например, Байрона), у «новых людей» 1860-х гг., а затем у старших современников Бабеля – символистов и футуристов – мастеров «жизнетворчества» и, позднее, у «сердитых молодых людей». О выработке Руссо собственного, «простецкого» до «варварства» кода одежды, стрижки, поведения (в частности, программной неблагодарности по отношению к своим знатным покровителям и особенно покровительницам) см. Джонсон [39, с. 7, 11–14].
[37] В каком-то смысле этот