герою эдиповское — в роли собственного “отца” — овладение “матерью”. Впрочем, ориентация на “мать” была намечена уже во внутренней новелле — в виде сходства с ней, бегства к ее родственникам и, главное, сожительства с “отцами” в роли их “жен”.
В фабульном плане история “бездомного сироты” увенчивается идиллическим питьем чая вдвоем, подливаемого героям «мирным турком» — единственной положительной отцовской фигурой рассказа.5 Метафорически же финальное обретение “дома” отливается в образ «избы», “любовно” во всех смыслах слова возводимой собратьями-плотниками. При этом деревенские коннотациии “избы” (а также плотника, бревна, стружек, глагола «рубить» в значении «строить» и т. п.) работают на тему овладения “русской почвой” (вспомним о программной способности Бени Крика «переночевать с русской женщиной» так, чтобы «она осталась довольна»).6 Свой символический “дом” бабелевский “сирота” получает в сердце “матери”-России.7
2. Отступление: сестра-хозяйка
По иронии языковой судьбы, слово изба не исконно русское; это германское заимствование (ср. нем. die Stube, «комната»; см. Фасмер 1967, 2: 120-121). Но народно-архаические коннотации избы не ограничиваются некой абстрактной “русскостью”, а имеют интересные фольклорные корни, релевантные для «Справки». Весь комплекс “инициации”, “материнской фигуры”, “избы”, “строительства”, “собратьев” и “сестричек” находит себе богатые параллели в целом слое мотивов, связанных с образом Бабы-Яги и инициационными и свадебными испытаниями героя.
На наличие в рассказе архаического субстрата указывает не только сама коллизия половой инициации, но и стоящая за ней более общая тема “проблематичности приобщения к знанию, ремеслу и т. п.”, проходящая через весь рассказ.
«Мечтатель — я не овладел бессмысленным искусством счастья — Если бы я меньше и ленивей думал о своем ремесле — [О]тец […] пытался дать нам, детям, образование — Мне бы ремесло изучить в эти годы — Ну, а баб ты знаешь? — Откуда мне их знать? — В ту ночь тридцатилетняя женщина обучила меня немудрой своей науке — Я узнал в ту ночь тайны, которых вы не узнаете […] Я забыл их. Нам не дано помнить это — [М]ного раз получал я деньги от […] ученых людей, от евреев, торгующих книгами…»
Всему этому вторит атмосфера загадочности, окружающая отношения героя с проституткой:
отсрочка выполнения уже оплаченной сделки; широкие деловые связи Веры; ожидание в страшном номере; неудачная попытка чтения книги; непонятные приготовления к операции; мотивы слепоты и сна;8 на фольклорный лад настраивает и формульное обращение Веры к герою: » — Что сидишь невесел, голову повесил?»
Со «Справкой/»Гонораром» в уме обратимся к «Историческим корням волшебной сказки» Проппа