владение тайнами, состоящими не столько в добродетели и знании сколько в магической силе и умении управлять внешним миром (в этом отношении бабелевское “ницшеанство” поразительно точно предвосхищено пропповскими формулировками сути фольклорной мудрости); подвергается клеймению в виде снятия стружек; пробуждает спящую царевну; и празднует «свадьбу» в финале… Разумеется, подобное архаическое прочтение не является ни единственным, ни даже обязательным, но, наряду с другими, оно подключается к богатому “семейному” ореолу сюжета.
3. Отец
Лаконичность внешней рамки не оставляет места для выражения там темы “семьи”, разве что в расширительном смысле враждебного культурного истеблишмента, на «запрос» которого дается «справка». Из исторического контекста мы знаем, что автор мог рассчитывать максимум на аванс, но не «на гонорар», т. е. публикацию рассказа (см. гл. 1), что обогащает концовку «Справки» — и заглавие «Моего первого гонорара» — дополнительными ироническими гранями.
Сокровенной сутью рассказа является, конечно, не романическая фабула сама по себе (автобиографичность которой сомнительна, см. гл. 1), а ее литературное преломление. Но если дело не в половой, а профессиональной инициации героя, то где же в сюжете кроются “литературные отцы” писателя? С кем борется он за любовь “типичной читательницы”?
В «Гонораре» названы два литературных имени: явно нестрашный Головин12 и вызывающий anxiety of influence классик («Мне казалось пустым занятием — сочинять хуже, чем это делал Лев Толстой»). В «Справке» же Толстой (как и Головин) не упоминается. Почему? Тема вызова Толстому была разработана Бабелем в «Гюи де Мопассане», с опубликованием которого (1932) интерес к ней мог у него пропасть. Не выдвинулся ли на освободившееся место какой-то другой литературный предок?
Роль отца-благодетеля в писательской карьере Бабеля — и ее ретроспективной мифологизации — играл Горький. В «Автобиографии» (1924) и «Начале» (1937), Бабель развивает тему прихода нищего дебютанта-провинциала в дом к маститому мэтру. Горький принимает и ободряет Бабеля, публикует его ранние вещи, но советует получше узнать жизнь.
«Я приносил ему все, что писал, а писал я по одному рассказу в день […] Горький все читал, все отвергал и требовал продолжения […]
— С очевидностью выяснено, что ничего вы, сударь, толком не знаете, но догадываетесь о многом… Ступайте посему в люди… — И я проснулся на следующий день корреспондентом одной неродившейся газеты, с двумястами рублей подъемных в кармане. Газета так и не родилась, но подъемные мне пригодились. Командировка моя длилась семь лет […] Через семь лет […] я сделал вторую попытку печататься и получил от него записку: “Пожалуй можно