(15: 113), не восхищаются Изергиль, звучит по меньшей мере натянуто. Более того, напрашивается параллель с еще одним рассказом Горького — «Болесем». «Болесь», писавшийся, повидимому, одновременно со «Старухой Изергиль» (см. СС-25, 3: 559), тоже содержит мотивы “рассказов опытной женщины” (на этот раз — проститутки) о своей любовной жизни (на этот раз — вымышленной) и “печального конца героини” (на этот раз — ареста). Но тогда, скорее всего, не произволен выбор экзотического в русском языке имени ее воображаемого возлюбленного. Болесь это уменьшительная форма от Болеслав — имени мужа Ольги Каминской, изображенного в рассказе «О первой любви» ленивым, жалким, слабым, а затем отсутствующим.
… Такова разнообразная аргументация в пользу анонимного присутствия в «Справке» литературной фигуры Горького. Впрочем, почему анонимного? Первое же собственное имя в “воспоминаниях” рассказчика «Справки» — это подлинное имя Горького: «Мы жили в Алешках Херсонской губернии […] отец работал чертежником». В бабелевском тексте, где каждое слово на счету, подобный вымышленный топоним не может быть случайным. К тому же, во второй части трилогии Алеша долгое время живет в учениках у чертежника…
8. Метароман?
Через горьковскую трилогию «Справка» оказывается соотносимой с крупными автобиографическими формами, которые разрабатывались современниками Горького, в частности, Белым и Буниным и далее Набоковым, Зощенко, Пастернаком (а на Западе — Прустом, Джойсом и др.). В отличие от “автобиографий” XIX века (Толстого, Аксакова), их герой — не “человек вообще”, а “писатель”.68 Отсюда ряд других отличительных черт, общих — несмотря на многочисленные различия — у Горького, Белого и Бунина. Это хорошо показано в книге Уоктела «Битва за детство» (1990) (на страницы которой мы ссылаемся ниже).
Горьковский герой, несмотря на свое плебейское происхождение, воспринимает жизнь сквозь призму литературы. В «Жизни Арсеньева» Бунина (1927-33) все повествование преломлено через литературу, способствующую поэтизации ушедшей в прошлое дворянской России. Любовные истории героя, да и вся его жизнь, строятся на имитации русских литературных образцов (195). Огромное внимание уделяется самому акту писательства, создающему из мозаики подтекстов «правдивую» автобиографию (180, 189). Но подделка автобиографии характерна и для Горького, хотя он предпочитает скрывать, а не обыгрывать примат искусства.
В «Котике Летаеве» (1922) и «Крещеном китайце» Белого (1927) особый акцент делается на детстве будущего писателя — как самом творческом возрасте (160), в частности, благодаря образности детского языка (165). Повествователь может преодолеть гандикап “нетворческой взрослости”, только превратив свою память