Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Воспоминания о Бабеле, страница66

Воспоминания о Бабеле, страница66

Он говорил уже примиренно, спокойно о том, что на месте Доли он лично больше внимания  уделил  бы  не  тому,  что  думают  в  момент опасности  офицер  и таинственная  дама,  а состоянию  бедного  извозчика,  у  которого над  ухом стрелял  офицер. Бедняк вынужденно загонял  свою лошаденку. А  что его ждало дальше? Вот уж действительно есть над чем подумать.

        — Стар  он был? —  спросил  Бабель  у Доли. Но  Доля  на этот  вопрос ответить не мог.

        — Вы убили меня, Исаак Эммануилович! — твердил Доля.

        И Бабель на это  в  свою очередь ответил  ему  теми словами,  которые я запомнил навсегда и справедливость которых впоследствии подтвердил весь опыт моей жизни. Именно это последнее заключение Бабеля-младшего, Долиного соседа из верхней квартиры, эти его слова,  порожденный ими  образ остались тогда в моем  юном представлении  как образ  человека,  к кому  и  мне суждено  было сначала только прикоснуться, а потом узнать больше.

        — Так что же,  — горько сетовал мой  Доля, — значит, мне  совсем  не писать? Вы убили меня, Исаак Эммануилович.

        И Бабель ему на это сказал:

        — Доля! Мы на войне. Все мы в эти дни можем оказаться либо на дрожках, либо в тачанке. И вот что скажу я тебе сейчас, а кстати,  пусть намотает это на ус и твой  молчаливый  товарищ: на войне лучше быть убитым, чем числиться без вести пропавшим.

        Вскоре — к осени,  в ненастный  день,  —  я узнал от Доли,  решившего стать  врачом,  что    накануне,  в  такую  же    пасмурную,  дождливую  ночь, Бабель-младший  тоже    перестал  трудиться  над  чистым  листом  бумаги    и, собственно говоря, сбежал из дома  на  польский фронт, как потом выяснилось, хитро  заручившись мандатами.  В  семье Бабеля, говорил  Доля,  считают, что Исаак Эммануилович — самоубийца. Его  коммунистические дружки  из губкома и ГИУ, где Бабель служил  главным редактором, эти  дружки-приятели подговорили его на этот безумный шаг. Так думают в семье наверху. В семье — отчаянье, а в душе беглеца…  Что должно было  быть на душе у  Исаака Бабеля, кому было суждено через два года вернуться с записками о Конной армии?

        Но вот еще  одна из последних встреч, когда невольно Исаак Эммануилович как бы вынес  и на мой суд (а  точнее сказать, на суд всех  его литературных друзей) свои новые рассказы, о существовании которых все мы уже не раз давно слышали и с нетерпением ждали. Расскажу об этом эпизоде.

        Не скажу  с уверенностью, где, в чьем доме, было это. Почему-то кажется мне,  что чтение  было назначено  в служебных комнатах Театра  Вахтангова. В этот вечер,  впервые после  долгого молчания, Бабель обещал новые  рассказы. Театру  же  он  обещал  пьесу, и  этим, должно быть,  объясняется  особенная заинтересованность и гостеприимство театра.

        Охотников послушать прославленного новеллиста собралось много. Здесь же я встретился с Ильфом, и мы вместе ждали появления земляка.

        Бабель поднимался по лестнице, окруженный друзьями. Мы увидели в  толпе покатые плечи и лохматую, начинающую седеть голову Багрицкого.

        Бабель поднимался не торопясь, от ступеньки к ступеньке,  переводя дух. Озираясь через круглые очки, закидывал  голову;  при этом его румяное  лицо, как  всегда, казалось веселым, взгляд любопытным. С  толпой вошел оживленный говор. Но веселость Исаака Эммануиловича была  обманчивой.  Предстоящее дело чтеца, очевидно, заботило его.

        Начали без запоздания.

        Создатель  трагических  рассказов всегда  любил  шутку и  шутить  умел. Помнится, и тут тоже, проверяя нашу готовность слушать его, он начал шуткой. Но  конечно же на этот  раз за шуткой он  не чувствовал пророческого  смысла случайных слов, сказанных из-за столика:

        —  Предвижу,  что именно меня