Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница166

Воспоминания о Бабеле, страница166

и  только. А приехав в Гагры,  застали расстроенной всю  съемочную  группу и  узнали, что арестовали Эрдмана. За что? Может быть, за басню, которую он сочинил.

        Еще в  Сочи  Бабель  говорил мне,  что  для  него  особенно приятны две встречи в Гаграх — с Эрдманом и Утесовым. Известие об аресте Эрдмана просто ошеломило его. Он был очень расстроен.

        В гостинице «Гагрипш» не было свободных номеров. Но  маленькая комнатка Эрдмана  под  лестницей  только что  освободилась,  и  ее  дали мне.  Бабель поселился  в комнате Утесова. В комнате Эрдмана на столике возле кровати еще лежали раскрытая книга и коробка папирос…

        Все  были  подавлены.  Машеньке  Стрелковой  хотелось  плакать, но было невозможно, мешали  длинные наклеенные  ресницы. Мрачным  ходил  и Александр Николаевич Тихонов (Серебров).

        И  только  много  лет  спустя  Эрдман рассказал  мне, что везли  его  в обыкновенном  открытом автобусе  и  что  он  видел нас в  открытой  легковой машине. Мы же на встречный автобус не обратили внимания.

        Эрдман рассказывал мне,  что, когда его арестовали, он был  в роскошных белых брюках и в белой шелковой  рубашке и долго ходил по пустой  камере, не имевшей никакой мебели. Потом,  решившись, улегся на спину прямо на  грязный пол.  По  дороге  в  Сочи, когда автобус остановился,  ему  разрешили купить виноград, и это  было единственное  его  питание до  самого вечера.  Зато  в поезде  он был вознагражден.  Сопровождавшие  его в Москву  сотрудники  НКВД угощали его черной икрой, семгой, ветчиной и даже коньяком.

        В Гаграх съемки «Веселых ребят» продолжались, мы с Бабелем пропадали на них  и  смотрели,  как  снимают то  Утесова,  то Орлову, то  как  без  конца бултыхается  в  воду  очень  милая  актриса  Тяпкина.  Утесов  хвалился  все возрастающим  числом  своих  поклонниц, и  это меня  так  раздражало,  что я наконец не выдержала и сказала ему:

        — Не понимаю, что они  в вас находят, ведь вы  — некрасивый и  вообще ничего особенного.

        Утесов прямо взвился и к Бабелю:

        —  Она находит,  что  я некрасивый,  объясните ей,  пожалуйста, что  я красивый и вообще какой я!

        И я выслушала от Бабеля внушение:

        —  Нельзя  быть такой прямолинейной. Он артистичен до мозга костей. Вы же видели, каков он, когда выступает, у него артистична даже спина.

        Не согласившись с  Бабелем, я  ушла  и бродила целый  день. Жоэкварское ущелье поразило  меня  дикой своей  красотой,  и я  на другой день уговорила Бабеля пойти со мной в горы.

        Потихоньку, ничего ему не говоря, я увлекла его в ущелье. Там было одно место, где приходилось идти по узкой тропинке,  огибая выступ скалы, рядом с пропастью, а идти можно было, только прижимаясь спиной к  скале и передвигая ноги боком.  И вдруг я так испугалась за Бабеля, что крепко схватила его  за руку, и мы, не глядя вниз, прошли опасное место. Отдышались уже на ведущей к морю дороге. Бабель сказал: «Сусанин, куда меня завел?» Мы спустились с гор, когда уже стемнело, и были ужасно голодны. В первом же попавшемся нам духане заказали харчо и  ели  его  с белым, свежим,  пушистым хлебом. Казалось, что вкуснее этого ничего не может быть.

        Бабель очень  любил  гулять,  но должен  был  из-за мучившей  его астмы сначала медленно-медленно «разойтись», а потом уж, когда с дыханием все было хорошо, мог ходить довольно много. Я ничего этого тогда не знала  и  увлекла его  в длительную  прогулку по горам,  не  дав  ему  раздышаться. Поэтому он чувствовал себя ужасно, задыхался, но от меня это скрывал.

        Вечерами в Гаграх мы ходили к персу Курбану — пить чай  под платанами. Чай был очень крепкий, горячий, с кизиловым вареньем.

        Утесов в тот наш приезд  был  неистощим  на  рассказы.