Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармейский дневник 1920 года, страница39

Конармейский дневник 1920 года, страница39

Поляки живут чище, веселее, играют с детьми, красивые иконы, красивые женщины.

 

    30.8.20

    Утром выезжаем из Пневска. Операция на  Замостье  продолжается.  Погода по-прежнему ужасная, дождь, слякоть, дороги непроходимы, почти  не  спали, на полу, на соломе, в сапогах, будь готов.

    Опять мотня. Едем с Шеко к 3-ей бригаде. Он с револьвером в руках  идет в наступление на станцию Завады. Сидим с Лениным в лесу.  Лепин  корчится. Бой у станции. У Шеко обреченное лицо. Описать «частую перестрелку». Взяли станцию. Едем к полотну железной дороги. 10 пленных,  одного  не  успеваем спасти. Револьверная рана? Офицер. Кровь  идет  изо  рта.  Густая  красная кровь в комьях, заливает все лицо, оно ужасное,  красное,  покрыто  густым слоем крови. Пленные  все  раздеты.  У  командира  эскадрона  через  седло перекинуты штаны. Шеко  заставляет  отдать.  Пленных  одевают,  ничего  не одели. Офицерская фуражка. «Их было девять».  Вокруг  них  грязные  слова. Хотят убить. Лысый хромающий еврей в кальсонах, не поспевающий за лошадью, страшное лицо, наверное, офицер, надоедает всем, не может идти, все они  в животном страхе, жалкие,  несчастные  люди,  польские  пролетарии,  другой поляк — статный, спокойный, с бачками, в вязаной фуфайке,  держит  себя  с достоинством, все допытываются — не офицер ли. Их хотят рубить. Над евреем собирается гроза. Неистовый  путиловский  рабочий,  рубать  их  всех  надо гадов, еврей прыгает за нами, мы тащим с собой пленных  все  время,  потом отдаем на ответственность конвоиров. Что с ними будет. Ярость путиловского рабочего, пена брызжет, шашка, порубаю гадов и отвечать не буду.

    Едем к начдиву, он при 1 и 2-ой бригадах. Все время  находимся  в  виду Замостья, видны его трубы;  дома,  пытаемся  взять  его  со  всех  сторон. Подготовляется ночная атака. Мы в 3-х верстах  от  Замостья,  ждем  взятия города, будем там ночевать. Поле, ночь, дождь, пронизывающий холод,  лежим на  мокрой  земле,  лошадям  нечего  дать,  темно,  едут  с    донесениями. Наступление будет вести 1 и 3-я бригады. Обычный  приезд  Книги  и  Левды, комбрига 3, малограмотного хохла. Усталость,  апатия,  неистребимая  жажда сна, почти отчаяние. В темноте идет цепь, спешена целая бригада. Возле нас пушка. Через час — пошла потеха. Наша пушка стреляет беспрерывно,  мягкий, лопающийся  звук,  огни  в  ночи,  поляки  пускают  ракеты,    ожесточенная стрельба, ружейная и пулеметная, ад, мы ждем, 3 часа ночи.  Бой  затихает. Ничего не вышло. Все чаще и чаще у нас ничего не выходит. Что  это?  Армия поддается?

    Едем на ночлег верст за 10  в  Ситанец.  Дождь  усиливается.  Усталость непередаваемая.  Одна  мечта  —  квартира.  Мечта  осуществляется.  Старый растерянный поляк со старухой. Солдаты, конечно, растаскивают  его.  Испуг чрезвычайный,  все  сидели  в  погребах.  Масса  молока,    масла,    лапша, блаженство.  Я  каждый  раз  вытаскиваю  новую  пищу.  Замученная  хорошая старушка. Восхитительное топленое масло. Вдруг  обстрел,  пули  свистят  у конюшен, у ног лошадей. Снимаемся. Отчаяние. Едем в другую  окраину  села. Три часа сна, прерываемого донесениями, расспросами, тревогой.

 

    31.8.20. Чесники

    Совещание с комбригами. Фольварк. Тенистая лужайка. Разрушение  полное. Даже вещей не осталось. Овес растаскиваем  до  основания.  Фруктовый  сад, пасека, разрушение пчельника, страшно, пчелы жужжат в  отчаянии,  взрывают порохом, обматываются шинелями и идут в наступление на  улей,  вакханалия, тащат рамки на саблях, мед стекает на землю, пчелы  жалят,  их  выкуривают смолистыми тряпками, зажженными тряпками. Черкашин.  В  пасеке  —  хаос  и полное разрушение, дымятся развалины.

    Я пишу в саду, лужайка, цветы, больно за все это.

    Армприказ