Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармия, страница66

Конармия, страница66

ты делаешь, пан? — сказала старуха и отступила в ужасе.

    Волков обернулся, устремил на хозяйку пустые глаза и снова принялся  за письмо.

    — Я спалю тебя, старая, — пробормотал я, засыпая, — тебя спалю  и  твою краденую телку.

    — Чекай! — закричала хозяйка высоким голосом. Она  побежала  в  сени  и вернулась с кувшином молока и хлебом.

    Мы не успели съесть и половины, как во  дворе  застучали  выстрелы.  Их было множество. Они стучали долго и надоели  нам.  Мы  кончили  молоко,  и Волков ушел во двор для того, чтобы узнать, в чем дело.

    —  Я  заседлал  твоего  коня,  —  сказал  он  мне  в  окошко,  —  моего прострочили, лучше не надо. Поляки ставят пулеметы в ста шагах.

    И вот на двоих у нас осталась одна лошадь.  Она  едва  вынесла  нас  из Ситанца. Я сел в седло, Волков пристроился сзади.

    Обозы бежали, ревели и тонули  в  грязи.  Утро  сочилось  из  нас,  как хлороформ сочится на госпитальный стал.

    — Ты женат, Лютов? — сказал вдруг Волков, сидевший сзади.

    — Меня бросила жена, — ответил я, задремал на  несколько  мгновений,  и мне приснилось, что я сплю на кровати.

    Молчание.

    Лошадь наша шатается.

    — Кобыла пристанет через две версты, — говорит Волков, сидящий сзади.

    Молчание.

    — Мы проиграли кампанию, — бормочет Волков и всхрапывает.

    — Да, — говорю я.

 

          ИЗМЕНА

 

    «Товарищ следователь Бурденко. На вопрос ваш отвечаю,  что  партийность имею  номер  двадцать  четыре  два    нуля,    выданную    Никите    Балмашеву Краснодарским комитетом партии. Жизнеописание мое до  1914  года  объясняю как домашнее, где занимался при  родителях  хлебопашеством  и  перешел  от хлебопашества в ряды империалистов защищать гражданина Пуанкаре  и  палача германской революции Эберта-Носке, которые, надо думать, спали  и  во  сне видели, как бы дать подмогу урожденной моей станице Иван Святой  Кубанской области. И так вилась веревочка до тех пор, пока товарищ Ленин совместно с товарищем Троцким не отворотили  озверелый  мой  штык  и  не  указали  ему предназначенную кишку и новый сальник поудобнее. С  того  времени  я  ношу номер двадцать четыре два нуля на конце зрячего моего  штыка,  и  довольно оно стыдно и слишком мне смешно слыхать теперь от вас, товарищ следователь Бурденко, неподобную  эту  липу  про  неизвестный  N…ский  госпиталь.  В госпиталь этот я не стрелял и не нападал, чего и  не  могло  быть.  Будучи ранены, мы все трое, а именно: боец Головицын, боец Кустов и я, имели  жар в костях и не нападали, а только плакали, стоя  в  больничных  халатах  на площади посреди вольного населения по национальности евреев. А  коснувшись повреждения трех стекол, которые мы повредили из  офицерского  нагана,  то скажу от всей души, что