Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Одесские рассказы, страница53

Одесские рассказы, страница53

вставлять себе в рот клистир… Знаете ли вы, кто такое был  Бенвенуто Челлини?.. Это был мастер. Мой брат в Линкольне мог бы  рассказать  вам  о нем. Мой брат никому не мешает жить. Он только убежден в  том,  что  детей надо делать своими руками, а не чужими… Мы не  можем  не  согласиться  с ним, джентльмены…

    Неманов  продавал  трубки  Троттибэрна  директорам  банка,  иностранным консулам, богатым грекам. Он наживал на них сто на сто.

    Трубки линкольнского мастера дышали  поэзией.  В  каждую  из  них  была уложена мысль, капля вечности. В  их  мундштуке  светился  желтый  глазок, футляры были выложены атласом. Я старался представить себе,  как  живет  в старой Англии Мэтью Троттибэрн, последний мастер трубок, противящийся ходу вещей.

    — Мы не можем не согласиться с тем, джентльмены, что детей надо  делать собственноручно…

    Тяжелые волны  у  дамбы  отдаляли  меня  все  больше  от  нашего  дома, пропахшего луком и еврейской судьбой. С Практической гавани я  перекочевал за волнорез. Там на клочке песчаной отмели обитали мальчишки с  Приморской улицы. С утра до ночи  они  не  натягивали  на  себя  штанов,  ныряли  под шаланды, воровали на обед кокосы и дожидались той поры, когда из Херсона и Каменки потянутся дубки с арбузами и эти арбузы можно будет раскалывать  о портовые причалы.

    Мечтой моей сделалось уменье плавать. Стыдно было  сознаться  бронзовым этим мальчишкам в том, что, родившись в Одессе, я до десяти лет  не  видел моря, а в четырнадцать не умел плавать.

    Как поздно пришлось мне учиться нужным вещам! В детстве,  пригвожденный к Гемаре, я вел жизнь мудреца, выросши — стал лазать по деревьям.

    Уменье  плавать  оказалось  недостижимым.  Водобоязнь  всех  предков  — испанских раввинов и франкфуртских менял — тянула меня ко дну.  Вода  меня не держала. Исполосованный, налитый соленой водой, я возвращался на  берег — к скрипке и нотам. Я привязан был к орудиям моего преступления и  таскал их с собой. Борьба раввинов с морем продолжалась до  тех  пор,  пока  надо мной не сжалился водяной бог тех мест — корректор «Одесских новостей» Ефим Никитич Смолич.  В  атлетической  груди  этого  человека  жила  жалость  к еврейским мальчикам. Он верховодил толпами рахитичных  заморышей.  Никитич собирал их в клоповниках на Молдаванке, вел их к морю,  зарывал  в  песок, делал с ними гимнастику, нырял с ними, обучал  песням  и,  прожариваясь  в прямых лучах солнца, рассказывал истории о рыбаках  и  животных.  Взрослым Никитич объяснял, что он натурфилософ. Еврейские дети от историй  Никитича помирали со смеху, они визжали и ластились, как щенята.  Солнце  окропляло их ползучими веснушками, веснушками цвета ящерицы.

    За единоборством моим с