Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Рассказы разных лет » Рассказы разных лет, страница13

Рассказы разных лет, страница13

угнездившихся  в  боярском  терему,  и  вышли  к  церкви неописуемой красоты.

    Обведенная венцом снегов, раскрашенная кармином и лазурью, она легла на задымленное небо севера, как пестрый бабий  платок,  расписанный  русскими цветами.

    Линии непышных ее куполов были  целомудренны,  голубые  ее  пристроечки были пузаты, и  узорчатые  переплеты  окон  блестели  на  солнце  ненужным блеском.

    В пустынной этой церкви я  нашел  железные  ворота,  подаренные  Иваном Грозным, и обошел древние иконы,  весь  этот  склеп  и  тлен  безжалостной святыни.

    Угодники — бесноватые нагие мужики с истлевшими бедрами — корчились  на ободранных стенах, и рядом с ними  была  написана  российская  богородица: худая баба, с раздвинутыми коленями и волочащимися  грудями,  похожими  на две лишние зеленые руки.

    Древние иконы окружили беспечное мое сердце  холодом  мертвенных  своих страстей, и я едва спасся от них, от гробовых этих угодников.

    Их бог лежал в церкви, закостеневший и  начищенный,  как  мертвец,  уже обмытый в своем дому, но оставленный без погребения.

    Один отец Илларион бродил вокруг своих трупов.  Он  припадал  на  левую ногу, задремывал, чесал в грязной бороде и скоро надоел мне.

    Тогда я распахнул врата Ивана Четвертого, пробежал под черными  сводами на площадку, и там блеснула мне Волга, закованная во льды.

    Дым Костромы поднимался кверху, пробивая снега; мужики, одетые в желтые нимбы стужи, возили муку на дровнях, и битюги их вбивали  в  лед  железные копыта.

    Рыжие битюги, обвешанные инеем и паром, шумно дышали на  реке,  розовые молнии севера летали в соснах, и толпы, неведомые толпы, ползли  вверх  по обледенелым склонам.

    Зажигательный ветер дул на них с Волги, множество баб  проваливалось  в сугробы, но бабы шли все выше и стягивались к  монастырю,  как  осаждающие колонны.

    Женский хохот гремел над горой, самоварные трубы и лохани  въезжали  на подъем, мальчишеские коньки стенали на поворотах.

    Старые старухи втаскивали ношу  на  высокую  гору  —  на  гору  святого Ипатия, — младенцы спали в их салазках, и  белые  козы  шли  у  старух  на поводу.

    — Черти,  —  закричал  я,  увидев  их,  и  отступил  перед  неслыханным нашествием. — Не к инокине ли Марфе идете вы,  чтобы  просить  на  царство Михаила Романова, ее сына?

    — Ну тебя к шуту! — ответила мне  баба  и  выступила  вперед.  —  Зачем играешь с нами на дороге? Нам детей, что ль, от тебя нести?

    И, вложившись в сани, она вкатила их на монастырский  двор  и  чуть  не сбила с ног потерявшегося отца Иллариона. Она  вкатила  в  колыбель  царей московских  свои  лохани,  своих  гусей,  свой  граммофон  без  трубы    и, назвавшись Савичевой, потребовала для себя квартиру