Тынянова о перемешивании слова и вещи у Пастернака; 1977 [1924]: 182 сл.), производит ревизию русской традиции. Говоря метафорически, воля эстета-демиурга к власти над жизнью и овладению истиной реализует себя в иллюзионистской виртуозности текста. Сам акт исполнения текста свидетельствует о его истинности — истина обнаруживает свой перформативный, а не констатативный, характер.
Анализ литературного произведения всегда состоит в привлечении каких-то других текстов и кодов, набор которых в значительной мере определяет содержание анализа. Тексты эти могут быть разного типа:
прямо заявленные автором подтексты; авторитетные мифологемы культуры, часто уже не воспринимаемые как цитаты (например, Священное писание); топосы, вобравшие в себя целую культурную традицию; «тексты жизни» — биографии соответствующих авторов; и, наконец, теоретические метатексты к любым из перечисленных категорий. Значение последних в том, что они проясняют, а часто и задают общие парадигмы, позволяющие связать между собой различные более частные типы текстов.
В качестве таких метатекстуальных инстанций к анализу Бабеля были привлечены психоанализ (Фрейд, Кляйн, Абрахам), социология денег, тела и аутсайдера (Зиммель, Батай) и постструктурная теория текста (Деррида, де Ман, Делез). Так же как интертекстуальность естественно считать экстраполяцией внутритекстовых метаморфоз, основной аналитический ход перечисленных школ может рассматриваться как мета-обобщение интертекстуальных процедур.
Так, психоанализ, исходит из представления о постоянном воспроизведении в последующей практике ранее сложившихся стереотипов (выбора полового объекта, детских травматических ситуаций и т. п.); классический пример — многократное разыгрывание на протяжении жизни первичной эдиповой ситуации. В результате, любая новая ситуация оказвается переписыванием некого первичного психологического интертекста, а каждое новое тело, вовлекаемое в эротическую практику субъекта, — не только и не столько самим собой, сколько знаком другого тела. В свою очередь, ролевое самоопределение личности и сопутствующие ролевые инверсии являются записью в ее психике серии замещений первичного сексуального объекта его субститутами. Скажем, подавление влечения мальчика к матери, переносясь на подменяющих ее в дальнейшем женщин, может отпечататься в личном коде субъекта как установка на гомоэротизм.
Другая сторона психоаналитичского подхода к этому материалу касается регулярной подмены слова телом и наоборот. Фрейдовский анализ острот, описок и сновидений показал, что во всех этих случаях слово или фрагмент слова могут обозначать некое тело, а трансформация или смешение тел — словесную игру. Аналогично, в «Гюи де Мопассане»