(и в «Воскресении», и в «Мопассане» – французской) литературы в контрапункт к основному действию. По поводу «Дамы с камелиями», на которую Нехлюдова ведет кокетничающая с ним графиня Mariette, называющая Катюшу Маслову «Магдалиной» (с. 252), он говорит: «Это не трогает меня […] Я так много видел настоящих несчастий, что…» (с. 305). По выходе Нехлюдова от графини с ним заигрывает уличная проститутка, и он говорит себе:
«эта по крайней мере правдива, а та [т. е., Mariette] лжет [… Когда…] животное скрывается под мнимо эстетической оболочкой [!] и требует перед собой преклонения, тогда, обоготворяя животное, ты весь уходишь в него, не различая уже хорошего от дурного» (с. 306–307).
Это последовательное – восходящее к Платону – предпочтение морали и реальности искусству подвергнется у Бабеля инверсии: цитируемый вымысел игриво, но властно воплотит себя в жизнь; впрочем, в «Мопассане» последует и обратный ход.
Центральное место в романе Толстого занимают такие существенные и для Бабеля оппозиции, как духовное и животное (в частности, обнаженно телесное) в человеке; моральная смерть и смерть физическая; лживость официальной религии и морали и поиск подлинной. И все они фокусируются на сущности творческого акта, сближая и разводя Бабеля с Толстым.
Согласно Толстому, главная греховная ошибка как Нехлюдова, так и Катюши состоит в отказе от неповторимой естественности, проявившейся в их первом поцелуе у сиреневого куста (с. 12), – ради следования развратным социальным стереотипам:
«[В]еря […] другим, решать нечего было, все уже было решено и решено было всегда против духовного и в пользу животного я […] И кончилось тем, что Нехлюдов сдался, перестал верить себе и поверил другим» (с. 49–50).
Соблазняя Катюшу, Нехлюдов «делает, как все делают» (с. 61; ср. выше о «делании»!). Точно так же (в частности, ориентацией на блестящего офицера Шейнбока) мотивировано вручение им Катюше денег:
[Н]адо дать ей денег, не для нее, не потому, что ей эти деньги […] нужны, а потому, что так всегда делают […] Он и дал ей эти деньги…» (с. 67)[46].
Аналогична роковая судебная ошибка присяжных, совершающаяся при невнимательном, механическом участии Нехлюдова (с. 23–24), и вся последующая линия его поведения, постольку поскольку его добрые намерения облекаются в безличные формы социальных процедур суда, апелляции и т. п. Более того, даже исходя из абстрактных идей искупления, Нехлюдов все еще действует против подлинно личного начала. Чувствуя это, Маслова решает, что «не поддастся ему, не позволит ему духовно воспользоваться ею, как он воспользовался ею телесно, не позволит ему сделать ее предметом своего великодушия» (с. 248–249). Нехлюдов, со своей стороны, все время боится, что