Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » А. К. Жолковский, о Бабеле » Глава 2. Толстой и Бабель, авторы Мопассана, страница23

Глава 2. Толстой и Бабель, авторы Мопассана, страница23

мертвого» этюда ученика – возможном прообразе редактирования «безжизненного» перевода Раисы; во-вторых, тем, что приводимая Толстым брюлловская формула «Искусство начинается там, где начинается «чуть-чуть» узнается в знаменитой бабелевской «Полиция кончается там, где начинается Беня» [1-, т. 1, с. 132].

[4] Среди других сходств «Мопассана» с «После бала» – мотивы выхода на улицу в опьянении счастьем и пешего перехода в другое место; соперничества с отцовской фигурой (отцом Вареньки; Бендерским, Мопассаном); христианского мученичества.

[5] О «После бала» вообще и, в частности, о роли противопоставления там одежды и голого тела см. Жолковский [49, с. 109–129].

[6] В перспективе «Гонорара» в целом это может значить, что рассказ героя о детстве и есть ответ на этот вызов, т. е. сочинение, не худшее, чем у Толстого.

[7] Не забудем, что «Гонорар» остается неопубликованным, а из «Справки» начальный пассаж, включающий рассуждение о Толстом и одеждах, уже выброшен.

[8] Не исключено ассоциативное влияние этих «бронзовых одежд» на «бронзовые векселя» в «Справке». Вспомним также «бронзовую голову Пушкина» в финале «Ди Грассо» (см.гл. 1).

[9] Беззастенчивая полуобнаженность тела Элен Курагиной, в частности, в сценах соблазнения Пьера (цит. по [120, т. 4, с. 254]), напротив, дается не как манифестация истины, а как искусный обман.

[10] Ср., кстати, слова Горького о том, что Бабель «украсил бойцов [Конармии…] лучше […], чем Гоголь запорожцев [в «Тарасе Бульбе»]» [34, с. 473]. Кстати, это слова из статьи «О том, как я учился писать» (1928), где Горький говорит о своей учебе у французских писателей – установке, явно близкой Бабелю (см. тж. гл. 7).

[11] В «Войне и мире» есть интересная параллель (если не подтекст) и к процитированным выше соображениям Бабеля об «умной женщине» как идеальном адресате повествования (narratee):

«Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда еще не вспоминал их […] Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбиранья и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа […] была вся внимание […] Она на лету ловила еще невысказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера» [120, т. 7, с. 228–229].

Контраст, образуемый этим пассажем