«Признания» в будуаре Раисы. Биографическая документальность – естественный источник для предвестий истины и материал для точек, леденящих убийственнее железа.
Еще в молодости Бабель, восхищаясь «железной прозой» Киплинга, говорил, что
«рассказу надлежит быть точным, как военное донесение или банковский чек. Его следует писать тем же твердым и прямым почерком, каким пишутся приказы и чеки». Впрочем, добавлял он, «в Одессе не будет своих Киплингов. Мы мирные жизнелюбы. Но зато у нас будут Мопассаны» [24, с. 12][12].
Вспоминающий об этом Паустовский отмечает (страницей раньше, по поводу рассказа «Король»):
«В каждой мелочи был заметен пронзительный глаз писателя. И вдруг, как неожиданный удар солнца в окно, в текст вторгался какой-нибудь изысканный отрывок или напев фразы, похожей на перевод с французского, – напев размеренный и пышный» [24, с. 11-12].
Конфликт между «точностью» и «пышностью», фактографией и литературностью – ведущая ось бабелевского стиля[13]. На ней вращается «Справка»/«Гонорар», ею определяется и финальный поворот в «Мопассане». Но речь идет именно о конфликте, напряжении между двумя полюсами, а не простом решении в пользу «правды».
«Документальный» пассаж «Мопассана» отнюдь не свободен от вымысла. Прежде всего, написан он довольно приподнятым слогом:
«И я узнал в эту ночь от Эдуарда де Мениаль […]»; «[…] первое нападение наследственного сифилиса»; «Плодородие и веселье, заключенные в нем, сопротивлялись болезни»; «Он боролся яростно, метался на яхте по Средиземному морю, бежал в Тунис […] – и писал непрестанно».
В каком-то смысле этот героический портрет Мопассана напоминает заключительные страницы толстовского «Предисловия» к Мопассану (о котором шла речь в гл. 2):
«Мопассан дожил до того трагического момента жизни, когда начиналась борьба [!] между ложью той жизни, которая окружала его, и истиною [!], которую он начинал сознавать […]. Если бы ему суждено было не умереть в муках рождения, а родиться, он дал бы великие поучительные произведения […] Будем же благодарны этому сильному [!], правдивому человеку…» [121, с. 292].
Разумеется, у Бабеля все это дано суше, «киплингизировано», но сходная житийная интонация слышится отчетливо. А аристократической частицей «де», отсутствующей в имени Мениаля как в оригинале, так и в русском переводе, Бабель привносит еще и элемент «французской пышности».
Кроме того, его биографическая справка не вполне точна. Так, неверно, что Мопассан «перерезал себе […] горло» «на сороковом году жизни». Попытка самоубийства произошла (и Мениаль подробно пишет об этом) 1 января 1892 г., когда Мопассанау давно шел сорок второй год[14]. Это, конечно, мелочь, объясняющаяся, скорее всего, соображениями фразового